your own autumn sea
pp.vk.me/c622020/v622020307/199f6/dVZDvahbXKQ.j...
В душной светлой квартире десятки безделушек очерчивают золотистые облачка пыли. По стенам растекается
Здесь так легко прятаться от ярко-красного гнева уличной толпы.
Приглушенный смех сбивается в комья душистой пены, и принимать ванную становится ещё приятнее.
Мэтью, Тео, Изабель.
Звучат, как музыка, носятся по квартире, сталкиваются со стенами и отбиваются от них гулким эхом.
Изабель - шероховатая и настороженная, острые ежевичные. глаза и привычка играть. Эротичная в своей простоте и свободной естественности.
Тео - томный, уставший и заранее разочарованный. Иногда в этой апатии проскакивала ироничная искра, и Тео становился смешливым, быстрым, опасным.
Было в Тео что-то алое и яркое. Огонь, от которого они втроем прятались в недрах захламленной квартирки, разгорался день ото дня ярче - угроза в тылу - и в конце концов этот жгуче-красный цвет заставил Тео бросить бутылку с горючей смесью в толпу.
Мэтью - тихий и восторженный, умеющий слушать и потрясающий других своей проницательностью. Мэтью видит окружающий мир идеальным и слаженным, как набор шестеренок, и в этом механизме лучшими деталями являются именно они. Втроем и никак иначе.
Он спрашивает, правильно ли это - Изабель с Тео знают его чуть больше двух дней, а уже зовут жить с ними - и едва ли удивляется по-настоящему.
Ибо до этого они стояли, покрытые солнечной пылью, кашляли и чихали на углах круглого дома, отчаянно курили, забивая солнце в угол тяжелым дымом, и с каждым отчаянным выпадом приближались друг к другу. А теперь - замерли, выцветшие и прищуренные, растекаются пастелью по хриплым, хрустящим стенам, и те вот-вот осыплются горсткой волшебной пыли под ноги... а у дома есть множество комнат, а у дома есть тайны, скелеты в полупрозрачных накидках, тошнотворные, липкие разводы от вина на коврах, линялые пледы и ароматические свечи, от которых запаха - что закономерно - больше, чем света.
Да и не нужен свет.
В темноте, говорят, происходят самые интересные вещи. А они втроем забывают о времени суток, потому что дело не в наличии или отсутствии света, а в том, хватит ли смелости совершить что-то выдающееся.
Конечно же, хватит.
Это не игры гормонов, химия или внезапные порывы страсти - это тягучая скука. От безделья возникают вереницы поцелуев, случайные прикосновения, исследования друг друга и "я люблю тебя" - как очевидная истина. Медленно так, мечтательно и уверенно.
Им нечего делать, кроме как беситься, изображать случайные фильмы, монотонно спорить, лениво курить на диване, неохотно перебрасываться шутками и вальяжно, в одном помятом пиджаке, выползать на улицу за объедками, потому что предыдущие недели были потрачены в царственном безделье вместо того, чтобы обеспечить себя жизненно важным.
Дай Вселенная каждому такое безделье. Утонченное, элегантное, тщательно взвешенное на первый взгляд, а так - интуитивное от и до.
"Лечите душу ощущениями" - сюда бы идеально вписался Уайльд.
В душной светлой квартире десятки безделушек очерчивают золотистые облачка пыли. По стенам растекается
Здесь так легко прятаться от ярко-красного гнева уличной толпы.
Приглушенный смех сбивается в комья душистой пены, и принимать ванную становится ещё приятнее.
Мэтью, Тео, Изабель.
Звучат, как музыка, носятся по квартире, сталкиваются со стенами и отбиваются от них гулким эхом.
Изабель - шероховатая и настороженная, острые ежевичные. глаза и привычка играть. Эротичная в своей простоте и свободной естественности.
Тео - томный, уставший и заранее разочарованный. Иногда в этой апатии проскакивала ироничная искра, и Тео становился смешливым, быстрым, опасным.
Было в Тео что-то алое и яркое. Огонь, от которого они втроем прятались в недрах захламленной квартирки, разгорался день ото дня ярче - угроза в тылу - и в конце концов этот жгуче-красный цвет заставил Тео бросить бутылку с горючей смесью в толпу.
Мэтью - тихий и восторженный, умеющий слушать и потрясающий других своей проницательностью. Мэтью видит окружающий мир идеальным и слаженным, как набор шестеренок, и в этом механизме лучшими деталями являются именно они. Втроем и никак иначе.
Он спрашивает, правильно ли это - Изабель с Тео знают его чуть больше двух дней, а уже зовут жить с ними - и едва ли удивляется по-настоящему.
Ибо до этого они стояли, покрытые солнечной пылью, кашляли и чихали на углах круглого дома, отчаянно курили, забивая солнце в угол тяжелым дымом, и с каждым отчаянным выпадом приближались друг к другу. А теперь - замерли, выцветшие и прищуренные, растекаются пастелью по хриплым, хрустящим стенам, и те вот-вот осыплются горсткой волшебной пыли под ноги... а у дома есть множество комнат, а у дома есть тайны, скелеты в полупрозрачных накидках, тошнотворные, липкие разводы от вина на коврах, линялые пледы и ароматические свечи, от которых запаха - что закономерно - больше, чем света.
Да и не нужен свет.
В темноте, говорят, происходят самые интересные вещи. А они втроем забывают о времени суток, потому что дело не в наличии или отсутствии света, а в том, хватит ли смелости совершить что-то выдающееся.
Конечно же, хватит.
Это не игры гормонов, химия или внезапные порывы страсти - это тягучая скука. От безделья возникают вереницы поцелуев, случайные прикосновения, исследования друг друга и "я люблю тебя" - как очевидная истина. Медленно так, мечтательно и уверенно.
Им нечего делать, кроме как беситься, изображать случайные фильмы, монотонно спорить, лениво курить на диване, неохотно перебрасываться шутками и вальяжно, в одном помятом пиджаке, выползать на улицу за объедками, потому что предыдущие недели были потрачены в царственном безделье вместо того, чтобы обеспечить себя жизненно важным.
Дай Вселенная каждому такое безделье. Утонченное, элегантное, тщательно взвешенное на первый взгляд, а так - интуитивное от и до.
"Лечите душу ощущениями" - сюда бы идеально вписался Уайльд.